Елена Канторчик: Я родилась в 1968 году в Кронштадте. Когда мне было три года, мы переехали в Ленинград и там я пошла в школу — это была единственная в городе испанская спецшкола, номер 67. Моя школьная подруга, ещё во время учёбы в университете, познакомилась с немцем из ГДР и на последнем курсе вышла за него замуж. Она попросила меня быть свидетельницей на их свадьбе и там я познакомилась с Яном. По российской традиции, свидетель и свидетельница охраняют свадебную пару и проводят весь вечер вместе. Танцуют друг с другом и смотрят, чтобы никто не украл невесту. В какой-то момент свидетелю жениха захотелось потанцевать с собственной подругой и он попросил своего друга развлечь свидетельницу, потанцевать с ней, чтобы ей было не скучно. Так мы и танцуем до сих пор.
Ян Канторчик: Я родился в 1965 году в городе Барт, а вырос в Ростоке. Мои родители работали в университете, где преподавали русский язык и литературу. Поэтому у меня русский язык был не только по линии школы, но и дома. У нас довольно часто бывали русские коллеги родителей и друзья, поэтому для меня неформальные отношения с ними были обычным делом. После школы я служил в армии, а в 1986 поступил в Ленинградский государственный университет имени Жданова. У меня было три варианта: три года служить в армии, стать учителем или учиться в Советском Союзе. Я не хотел ни долго служить, ни быть учителем, поэтому выбрал последний вариант. Я хотел изучать языки Азии и поступил на восточный факультет ЛГУ по специальности «индонезийская филология».
Никаких ограничений для студентов из ГДР с советской стороны у нас не было, но были определенные условия со стороны ГДР. В Ленинграде было Генеральное консульство и заведующий по работе со студентами раз в полгода или год собирал нас на специальные мероприятия.
Там нам говорили, что надо быть осторожными в контактах с другими зарубежными студентами — в первую очередь, конечно, из ФРГ. Контакты с советскими студентами тоже не поощрялись, но никаких препятствий не было, только определенный контроль. Это был 1986 год.
Начиная с 1987 года контроль стал более жестким — консульство не хотело, чтобы мы участвовали в политическом движении. Мне же, наоборот, это было очень интересно: я покупал газеты, где печатали то, что нельзя было печатать в ГДР, ходил на митинги, на одном из которых познакомился с Анатолием Собчаком. Консульство этого не знало, конечно. Меня удивляло, как можно так свободно высказывать свое мнение. И конечно, в такие моменты я думал, наступят ли времена, когда то же самое можно будет делать в ГДР. Нам все время говорили, что надо учиться у Советского Союза — правда, только до 1986 года, когда Горбачев пришел к власти.
В 1986 году, когда я окончил службу в армии, произошла авария в Чернобыле. У нас об этом ничего не говорили, в СССР сначала тоже, но потом начали писать. И я помню, что в 1987 году я купил запрещённый в ГДР журнал «Огонек», потому что там была большая статья под названием «Горькая полынь», в которой было очень много деталей об аварии.
Когда пала берлинская стена, я учился в Ленинграде. Но осенью 1989 года я как раз был в Германии, в Ростоке у родителей. Из-за смерти отца я остался еще на некоторое время после каникул. 4 ноября я поехал из Ростока в Берлин, чтобы поучаствовать в большой демонстрации — тогда миллион человек вышли на улицу, чтобы потребовать изменений. А 9 ноября я возвращался в Ленинград. Я оказался на вокзале в Лихтенберге уже вечером, и там была очень странная атмосфера — люди бегали, кричали. Я спросил, что происходит, и мне сказали, что стена рухнула и что они едут на Запад. Я подумал, что они сошли с ума, и вместо того, чтобы поехать в Западный Берлин, поехал на восток. Что на самом деле происходило, я узнал только через 36 часов, когда прибыл в Ленинград и на платформе меня встретили друзья. Позже я, конечно, вернулся в Германию и поехал в Западный Берлин, причем, на этот раз полетел на самолете, чтобы ничего не пропустить.
В 1991 году я закончил университет и должен был уехать, потому что у меня кончалась виза. Времена были непонятные и я не был уверен, что смогу вернуться в Советский Союз. У меня там не было профессиональной перспективы и я всегда думал, что я буду работать в Германии или в других странах. С моим образованием я мог бы работать переводчиком или преподавателем , но я хотел пойти на дипломатическую службу. Я не знал, получится это или нет, но в итоге поступил в дипломатическую академию в Бонне.
Елена Канторчик: Ян сделал мне предложение и мы решили уехать в июле 1991 года. Еще был СССР и я успела проголосовать за то, чтобы Ленинград стал Санкт-Петербургом. Свадьба была в Германии, потому что так было легче получить вид на жительство. Ян заранее назначил день в ЗАГСе Ростока, 19 августа 1991 года, и подал визу в консульство в Ленинграде. Еще когда мы ехали на свадьбу на машине, а я не понимала немецкий язык, вдруг все начали охать и ахать — они услышали новость о путче буквально по дороге. Потом уже и мне сказали. Так что мы приехали, поженились, а тут раз — и Советского Союза больше нет.
Когда мои родители, которые тоже приезжали на свадьбу, собрались домой, мы их провожали на поезд и спрашивали проводников, как там и что происходит. А проводники говорили: «Все нормально» или «Не знаю». Но я обратно не поехала, меня Ян не пустил. Неизвестно было, что будет после 19 августа. Если вернешься, то выпустят ли тебя обратно?
Первоначальный план был вернуться, закончить университет и тогда уже уехать, но из-за путча я осталась и никто в Германии долгое время не знал, что со мной делать. Я выехала из Советского Союза, а его не стало. У меня советский паспорт и виза в какой-то момент закончилась, но Германия не могла меня выгнать, потому что я была официальной женой немца. Это длилось около года, а потом мы переехали в Бонн и проблема решилась.
Интервью: Наталья Конрадова
Unerwünschte Wege 2023