Дружба по работе и по правде

Папа: профессиональная дружба

Мой папа, он вообще-то ГРУшник. Поэтому в Лейпциге мы жили не в каком-то военном городке, а в центре города. И общались с немцами, в том числе и с западными. То есть с теми, кого папе удавалось завербовать. Впоследствии я выяснил, что он добился невероятных успехов на этом поприще.

Мои родители общались с немцами семьями. Я не знаю, насколько это была дружба — все-таки это была работа, но она носила форму дружбы. Скорее всего, папа после каждой встречи писал отчет, а его сосед по комнате писал на него донос, если у него были незапланированные, не подотчетные встречи с кем-нибудь. И тем не менее, это было неформальное общение — у нас дома, в ресторане, или мы ездили в Дрезденскую галерею вместе, или куда-нибудь на юг, кататься на лыжах и санках. В основном это были контакты с разными «фирмачами» «Фирмач» — советское сленговое обозначение модно одетого человека..Они приезжали к нам в гости, мы ездили в гости к ним. Но моих ровесников там особо не было и это было для меня довольно скучно. Какие там развлечения? Типа поехали все в шикарный ресторан. Мне это было не особо интересно.

Я учился в русской школе, в которой учились дети тех, кто работал на танковом заводе, и дети пожарных, и дети из военного городка. Ну и дети тех, кто работал в здании торгпредства, у них там было гнездо. 

Я учил немецкий. Более того, меня родители не то, чтобы заставляли, но всячески стимулировали это делать. Потому что у нас часто были немецкие гости и меня учили пользоваться ножом и вилкой, а заодно говорить Danke schön, Auf Wiedersehen и прочее.  В школе мы тоже начали учить немецкий, но и помимо школы родители говорили какие-то отдельные слова. Хотя, конечно, наша уличная компания состояла в основном из детей русских офицеров. Я ходил в школу пешком, она была недалеко от торгпредства, но большая часть нашего класса жили под Лейпцигом в военном городке, из которого на автобусе привозили детей в школу. В гости ко мне приходили русские друзья, потому что это здорово, зазвать к себе друзей после школы в четырехкомнатную квартиру в центре города. Ну, военный городок, там понятно, ничего особо интересного. Мы ездили туда один раз, потому что папе был положен какой-то паек. И там был невероятно вкусный сухой кисель и еще горох. Это было самое главное в этом пайке, потому что им было прекрасно плеваться через трубочку. Это было лучшее развлечение. 

Антагонизм с немцами

Практически с первого класса у нас в школе проводились мероприятия, которые назывались «дружба». Особенно после того, как нас приняли в пионеры — в музее газеты «Искра», первый номер которой вышел в Лейпциге. А в ГДР были «эфдэётовцы» (FDJ). Мы были ровесниками этих эфдэётовцев и периодически ездили к ним в школу. Нам покупали печенье, какой-нибудь лимонад, плюшки, и мы сидели за одним столом, совершенно не зная, что делать. Это называлось «ездить на дружбу». Иногда они приезжали, мы им читали какие-то стихи на ломаном немецком. И понятно, что ничего не получалось. 

Как происходило общение с немцами у нас вне школы? Немцы были, понятное дело, все фашисты, а мы были, понятное дело, все Schweinehunde. Недалеко от нашего дома, через дорогу, была большая площадка. Там солдаты, служившие при торгпредстве, сварили чудесные детские развлечения — лошадки, на которых можно было кататься, крутилки. Там же была волейбольная площадка и песочница для мелких. И это была наша территория, туда немцы не приходили. А если мы шли куда-то гулять, то иногда имели стычки с немецкими подростками, порой дело и драками заканчивалось. Не то, чтобы это было часто, но периодически случалось, что или немцы к нам приходили, или мы ходили к ним воевать.

То есть с немцами у нас был абсолютный антагонизм. Что совершенно понятно. У меня оба дедушки воевали, они были еще живы и их отношение к Германии было однозначное — что немцы враги. Когда мы переехали в Берлин, они тяжело переживали. И когда мы начинали говорить, что там жизнь лучше, что у них и бананы круглый год, и клубника в магазинах, пожалуйста, они не верили. Они не могли смириться с мыслью, что в побежденной Германии жизнь лучше. Хотя хотя мы привозили домой сервизы, понятно, ковры, хрусталь и все такое прочее, как и все.

Кайзеровский дом и ворованная верба

Мы жили в старых кайзеровских домах, которые топили углем каждое утро — зимой, по крайней мере. И папа, а иногда и меня иногда посылали, спускался в подвал набрать ведро брикета, чтобы затопить печку. Это был четырех- или пятиэтажный дом. И, например, наверху жила старушка-немка, которая помнила кайзера Вильгельма, по моим ощущениям. На каких то этажах жили немцы, над нами жил комендант, а под нами была квартира папиных коллег, близких друзей моих родителей. Конечно, было и общение с немцами, которые жили в округе. Один раз я залез куда то в чужой двор и наломал маме вербы. Меня догнал немец, отодрал за уши и отвел в комендатуру. Я был пухлый мальчик и самонадеянно думал, что от кого, а от пузатого немца я убегу, а он меня взял и догнал. И вот, говорит, портит зеленые насаждения ваш поганец и ваши русские свиньи только все портят и ничего не сажают, ну понятно. Я там в соплях, в слюнях, с этой вербой, а комендант, который был нашим соседом сверху, сказал: «Так. Придешь домой, скажи матери, что поставила тебя в угол на час, как минимум». Главная страшилка называлась «24 часа». Это означало депортацию — что вас вышлют из ГДР в течение 24 часов. И вот когда я ломанулся за вербой, меня поймал немец и привел в комендатуру, я был абсолютно уверен, что это кончится тем, что будет «24 часа».

Слишком модный папа

С папой случилась смешная история. После Лейпцига мы должны были ехать в Москву и он должен был поступать в академию Генштаба, чтобы стать генералом. Но какой-то там начальник посмотрел на его личное дело и увидел, что у папы бакенбарды как у Пола Маккартни и квадратные очки-хамелеоны. И сказал: «И вы хотите, чтобы это вот было генералом?!» А папа носил широкие галстуки, брюки-клеш, квадратные ботинки красно-черные на платформе. То есть он был очень модный чувак. Я его ни разу не видел в военной форме. Ну и после того, как его личное дело посмотрели и увидели эту фотографию, последнее слово было за этим начальником, и мы вместо Москвы поехали в Тбилиси. И потом папа два года служил в Афганистане и только после этого мы поехали в Москву. 

А дома мои родители слушали «Свободу» и «Би-Би-Си». Я как-то их застукал. А я был вообще правильный пионер, пел «Интернационал», в крайнем случае — гимн Советского Союза, перед тем, как заснуть. Но тут, слышу, Буковский, Елена Боннэр, Андрей Сахаров — очень хороший человек. И вот позывной «Би-Би-Си» я слышал чаще, чем гимн. И в какой-то момент мама сказала: «Ну, мы же должны знать, что говорят наши враги». Но потом мама была активисткой партии «Демократическая Россия», в начале 90 х. 

Друг Максим

У родителей в Германии появились очень любопытная пара друзей. У мамы заболели зубы и ей дали стоматолога, которая сначала лечила зубы, а потом мы стали дружить семьями. Мать была армянкой из Тбилиси, отец — немец, сильно старше нее, и у них был мальчик Максим на два года старше меня. И вот с ним мы подружились. У них был первый этаж большого особняка в Лейпциге. И у него была моя мечта — игрушечный автобан с двумя машинками. Трасса была метров, наверное, 15, и раз в год, перед Рождеством они ее раскладывали: она шла через холл, через гостиную, с поворотами и с мостиками. А перед домом у них еще был свой большой двор, на котором рос газон постриженный и посреди этого газона 200-300 летний вяз с красными листьями, на который мы залезали. И вот было счастье.

Unerwünschte Wege 2022