Философский факультет МГУ в начале 70-х
У нас на курсе в университете было человек шесть немцев из ГДР. Первые годы я не очень много с ними общался. Под конец учебы одна из них, Рози, вышла замуж за моего однокурсника, российского немца Федора Финка. У них родилась дочка Наташа, они жили в общежитии МГУ и к ним приехала сестра Рози, Дагмар — с ними со всеми я подружился и какое-то время мы общались.
Многие немецкие студенты завели себе партнеров и друзей. Они держались вместе только на каких то мероприятиях. Например, в очередной день донора с нас брали 200 миллилитров, а они добровольно сдавали 400. Это на нас производило впечатление. Через третьи руки до нас доходила информация, что у них это принято и это они рассматривают как свой долг.
Если в отношении немецких студентов и были какие-то особенные требования или запреты, то они ослаблялись необязательностью их исполнения. Конечно же, мы спонтанно ходили друг к другу в гости, но, наверное, когда они уезжали в стройотряды или на картошку, с кем-то это согласовывали.
Поездки в ГДР от Института марксизма-ленинизма
Я закончил университет 1975 году и следующий контакт с ГДР у меня произошел, когда я уже начал работать в Институте марксизма-ленинизма, с 1977 го года. Сначала я познакомился с немецкими коллегами, когда они к нам приезжали по работе над сочинениями Маркса. А в 1984 году я в первый раз поехал в Берлин, сначала частным образом. Все сотрудники института должны были обязательно проходить языковую стажировку в Гумбольдском университете. Моя супруга, с которой мы незадолго до этого поженились, уже побывала на языковой практике и там у нее остались хорошие контакты. И эта первая поездка, конечно, была для меня очень серьезным соприкосновением с жизнью ГДР — у меня глаза открывались.
Это был год проведения Олимпиады в Лос-Анджелесе, которую стал бойкотировать Советский Союз и все остальные социалистические страны после того, как западный мир бойкотировал 1980-й год Москве. Но в Берлине принималось западное телевидение, так что я сумел посмотреть большое количество спортивных состязаний. Это было уже очень хорошим знаком для оценки условий жизни в ГДР.
Мы тогда жили на гостевой квартире университета и меня сразу предупредили, что язык нельзя распускать, что мы все под контролем достаточно доброжелательной фрау, я уж не помню ее фамилии, сотрудницы Штази, и что она будет сообщать о том, как мы себя ведем, кого водим в гости и прочее. Но никаких последствий не было.
Буквально на второй день мы попали на районный праздник, Bezirksfest. Это был парк какого-то района Восточного Берлина, мы туда попали и я был в шоке. Эти многометровые грили, на которых лежали четыре-пять различных сортов сосисок, мяса и прочего. Тут же пиво разливалось, народ очень веселился и все очень было хорошо. И музыка, в том числе, даже рок. Для меня было необычно, что в парке, наряду с традиционным социалистическим искусством, народными или лирическими эстрадными песнями, были и рок-выступления. У нас тогда не было так широко распространено.
В 1985 году я приехал уже на языковую стажировку. И началось знакомство с бытовой, с обычной жизнью моих коллег в Берлине. Производило, конечно, впечатление их отношение к физической культуре и спорту. Практически каждый район имел свой бассейн, дети ходили туда, многие бесплатно. Ну и одно из сильнейших впечатлений — это, конечно, FKK. Мне много про это рассказывали и я решил поехать и посмотреть. Мое внимание тут же привлекли пара наших солдат, которые туда тоже выбрались и лежали лицом вниз, чтобы скрыть свое возбуждение, буквально полузарывшись в песок.
А когда я первый раз праздновал Новый год в Берлине, меня пригласил мой коллега из Восточного Берлина, он жил на Ляйпцигерштрассе, совсем недалеко от стены. И мы, как положено, к двенадцати часам ночи вышли с этими ракетами, поставили пустые бутылки, подожгли. И когда пробило двенадцать, эти ракеты взлетели и все стали кричать, но вдруг буквально в 100 метрах от нас, с другой стороны стены, поднялось море огня! У нас жалкие десятки ракет, а там — сотни.
Идеологические запреты в ГДР и СССР
Запреты, которые были в ГДР, нами воспринимались как гораздо более жесткие, чем в Советском Союзе. Например, где-то в конце 70 х в СССР была выпущена книга трех авторов по азиатскому способу производства у Маркса. Одновременно с ней вышла книга на ту же тему трех авторов из Восточной Германии. В экономических рукописях у Маркса, когда он готовился к «Капиталу», появляется термин «азиатский способ производства» — своеобразная форма общественного устройства, где ни один человек не может похвастаться серьезной степенью свободы, жесткая пирамида, где существует один хозяин и все зависит от воли правителя, который в любой момент может лишить тебя не только собственности, но и головы. В процессе своих размышлений и наши историки и социологи, и гдровские коллеги вышли на прозрачные намеки относительно общих моментов между азиатским способом производства и социалистическим устройством, особенно в период тоталитаризма. Последовали реакции со стороны ЦК. Наши получили по шапке в виде вызова и разговоров о том, чем они там занимаются. А немцам — всем их только двоим — дали сроки. Вот такая разница.
При этом, в обычной жизни нам вообще никто ничего не запрещал. Любой институт партийной системы был вне ведения КГБ или Штази, они не имели права заниматься нами, им нужно было получать разрешение ЦК, это было вне их компетенции. Мы могли приглашать к себе немцев и сами к ним приезжали, были разные были формы общения, все это было свободно. Более того, возникали супружеские пары из сотрудников наших институтов. А одна из моих коллег из Москвы Тамара, еврейка, познакомилась с сыном пастора в Берлине и вышла потом за него замуж. Они познакомились не по работе — он музыкант. Тамара потом уехала в ГДР.
Что достаточно сильно коробило — это такое, скажем, двоедушие немецких коллег, которые, как мы все отлично понимали, смотрели западно-германское телевидение. Но практически все, если ты к ним приходил в гости домой, а особенно старшие товарищи, говорили: «Нет, мы никогда его не смотрим». Однажды, когда я в первый раз пришел, говорю: «Ой, а сейчас футбол идет, а нельзя ли включить?» А они мне: «Ну что ты такое говоришь?!» Эта двойственность восприятия и поведения была характерна для людей, которые были сотрудниками Института марксизма ленинизма при ЦК СЕПГ. То есть, относились к привилегированному слою.
Дружба и перестройка
Правда, эта проблема не относилась к тем, с кем мы подружились. У моей супруги сложились очень хорошие отношения с одной семейной парой. Бригитта, жена, работала в этом институте и была ее коллегой. Я тоже там работал, но я занимался «Анти Дюрингом», а они занимались перепиской Маркса. Бригитта с Херманом были старше нас, в возрасте наших родителей, и их, к сожалению, уже нет. Херман был моряком во время войны, тонул в районе Норвегии, но, слава богу, выплыл. Необычайной доброты человек. У них была дочка. И мы с ними дружили несколько лет и даже после распада СССР продолжали поддерживать отношения. С ними мы очень сблизились, и хотя Бригитта работала вместе с моей супругой, у нас возникли не только рабочие отношения, но и человеческий контакт.
Мы ходили в гости, разговаривали. Херман очень много рассказывал о своей молодости в 1930-е годы, об участии в войне, поскольку это нам было интересно. Конечно, и мы рассказывали о наших родителях. И продолжали политические темы затрагивать, особенно уже после 1985 года, когда у нас началась перестройка, а у них это все тормозилось. Мы открыто обсуждали те запреты, которые были в ГДР, на издание журнала «Спутник», «Moscow News», «Moscow Times», «Огонек». Бригитт могла читать по-русски, и дочка ее тоже. И мы старались привозить им советские журналы, когда они просили.
Каждый, и я тоже, учась на философском факультете, переживал период духовного слома и кризиса, в соответствии с тем анекдотом о слухе и зрении, когда «я слышу одно, а вижу совсем другое». И конечно, ты должен был себе ответить на вопрос, как ты собираешься жить со всем этим. При известной доли цинизма, который, естественно, помогал выжить в этом обществе, я себя всегда успокаивал, тем, что мы не занимаемся идеологией напрямую, а занимаемся 19 веком. И мы об этом с нашими друзьями из ГДР тоже говорили. Мы, пожалуй, лучше, чем многие другие, понимали, насколько далека от идеи Маркса политическая практика наших обществ. Мы не смешивали в одном котелке Маркса и критический анализ современности, который, конечно же, являлся предметом наших разговоров. Мы просто это очень четко отделяли друг от друга: мы работали с документами, с интеллектуальным наследием человечества, и Маркс принадлежит к нему. Другое дело, что нам также было понятно, что из него делали культ — и это тоже, конечно, мы обсуждали. Ни с их стороны, ни, тем более, с нашей, хотя мы были моложе, не было никаких поползновений ограничить обсуждение на какую то конкретную тему.
Unerwünschte Wege 2023